следующая глава »

Бешеная метель, разыгравшаяся вечером накануне Самайна, заперла, как в осаде, в придорожном трактире нескольких случайных путников. В ночь Самайна вообще лучше находиться внутри стен дома, под надежной крепкой крышей, а не на тракте. И причиной тому не только непогода, которая обязательно случается в это время. Здравомыслящий человек и носа не высунет на улицу, если только ему жизнь дорога; вот потому-то проезжие люди и остались на ночь в трактире, хотя хозяин предупредил, что затруднится найти достаточно места, чтобы устроить всех.
Но путникам многого и не требовалось. Вместо того, чтобы разойтись по постелям, они собрались в общей зале - обычно люди бодрствовали в ночь Самайна. Даже хозяин не спешил уходить к себе, пристроившись у стойки, только служанку прогнал в ее каморку.
У ярко пылающего огня расположились две дамы - постарше и помоложе, видно, мать и дочь, - в дорожных мужских платьях. Вряд ли они принадлежали к знатному сословию, но выглядели достаточно изящно; сопровождали их двое мужчин в стеганых куртках, при оружии - охранники. Они были молчаливы и старались держаться незаметно, но внимательный человек сразу почувствовал бы исходящую от них опасность. Дамы пили горячее вино и тихо переговаривались; то и дело обращая взгляды к залепленному снегом окошку. Они казались одновременно и встревоженными и утомленными.
Чуть поодаль устроилась с кружками подогретого пива шумная компания из четырех наемников. Но и вооруженные парни, видавшие всякое, притихли, прислушиваясь к завываниям метели за окнами. Солдаты отнюдь не боязливы, но, в большинстве своем, суеверны, что и неудивительно. Ходят они под смертью, и так же, как на собственное мастерство, приходится им надеяться на помощь богов и на удачу. И в ночь Самайна эта четверка не собиралась привлекать к себе внимание злых духов, отпущенных богами погулять на воле.
Были в зале и двое мужчин, путешествующих в одиночестве. Старший, с породистым умным лицом, с сединой в темных волосах, скоро подсел к дамам, представившись служителем Перайны, и завел с ними беседу. Младшая из женщин оказалась немного сведущей в травах и в лекарском деле, а потому они быстро нашли общие темы.
Второй мужчина держался отстранено, говорил мало и старался оставаться в тени. Когда на лицо его падали отсветы огня из очага, становилось видно, что он молод, темноволос и темноглаз, и когда-то перенес оспу. Грубые отметины не слишком портили его лицо, узкое и чуть несимметричное. А когда он поднимал глаза - случалось это нечасто, - сила его взгляда заставляла и вовсе забыть о них. Впрочем, никто к нему не приглядывался. Простая темная одежда и молчаливость путника не способствовали привлечению внимания.
Когда метель достигла такой силы, что стало казаться - небеса разверзлись и обрушились на землю со всей яростью, в зале трактира появился еще один человек. Видно было, что досталось ему изрядно - лицо и одежду облеплял снег, и дрожал он так, что зуб не попадал на зуб. Дамы, проникнувшись сочувствием, потеснились у огня, уступая место, чтобы он мог отогреться, а хозяин собственноручно приготовил и принес ему кружку горячего вина со специями.
Обсохнув, согревшись и подкрепившись, поздний гость тихо сказал, обращаясь вроде ни к кому конкретно из присутствующих, и в то же время ко всем:
- Благодарю вас, господа, за доброту. Едва ли я найду достаточно денег, чтобы расплатиться - так уж повернулась судьба, - но, возможно, смогу отблагодарить иначе...
С этими словами он извлек из-под плаща, который не снял до сих пор, лютню, пристроил ее на колене, обвел мягким вопросительным взором залу.
Присутствующие оживились. Хорошо, когда есть чем скрасить ожидание долгой бесовской ночью, и не нужно прислушиваться настороженно к завыванию ветра. Наемники пододвинулись ближе, хозяин вышел из-за стойки, и только черноволосый молодой человек остался на своем месте.
- Мы здесь всегда рады доброй песне или сказу, - сказал хозяин, кивая музыканту. - Я не возьму с тебя денег, если порадуешь нас этой ночью.
- Благодарю, любезный хозяин, - склонил светловолосую голову музыкант, коснувшись струн лютни. - Только вот не звучать радостным песням в ночь Самайна. Не время это для радости... Я расскажу историю, которая едва ли развеселит благородных дам и господ. Это история о Лионеле и Лионетте.

Когда-то, в городке на вершине холма, жили-были мальчик и девочка. Окна дома мальчика смотрели прямо в окна дома девочки, и детям нужно было всего лишь перебежать улицу, чтобы попасть в гости друг к другу. Потому часто играли они вместе на горбатых улицах и проводили вдвоем времени больше, чем если бы были братом и сестрой. Матери смотрели на них и радовались, что дети не скучают в одиночестве, ведь других детей в семьях не было.
Люди часто принимали их за брата и сестру, а те только смеялись и кивали. Им нравилось, что оба они темноволосые и темноглазые, одинаково тонкие и высокие. Родились они в один год, и даже имена были похожи - Лионель и Лионетта, словно матери сговорились, нарекая их.
Дети росли, и становилось ясно, что сходство их только внешнее. Такие различные нравы пришлось бы еще поискать! Лионетта, смешливая и беззаботная, никак не могла усидеть на месте, мелькала тут и там, и люди прозвали ее Стрекозой. Мысли ее были яркими и воздушными, как крылья бабочки; она любила петь и редко грустила, и смех ее звенел, словно серебряные монетки, прыгающие по мостовой в солнечных лучах. Люди, слыша его, и сами начинали невольно улыбаться и всегда привечали девочку. Да и она была со всеми приветлива, а добрый и ласковый нрав, дополняемый веселостью, редко ныне встречается среди людей.
Не таков был Лионель. С детства серьезный, он становился все угрюмей, стал сторониться людей, мало разговаривал и много размышлял. Глаза его всегда были опущены, взгляд обращен в себя, и редко он смотрел в лицо людям. Только смеющиеся черные глаза Лионетты встречал его взгляд охотно. Он слушал ее песни и улыбался печально и задумчиво, но никто не знал, о чем он думал в те моменты. Лионетта уходила - он обращался к книгам. Еще в отрочестве решил Лионель, что хочет стать учеником в храме Гесинды, чтобы познавать тайны грамоты и письма, и загадочных и темных наук, и родители не препятствовали. Ибо видели они, что к другим занятиям мальчик равнодушен, и толку на любом другом поприще из него не выйдет.
В храме Лионеля и приютили, когда родители его умерли от оспы, прокатившейся по городу. Болезнь сразила и его, но не убила, а только оставила о себе память в виде отметин на лице. Мальчик погрузился в скорбь об умерших родителях и почти закрылся от людей. Только подружку Лионетту встречал он по-прежнему приветливо, хотя и видно было, что на сердце у него тяжело. Девочка больше не пела ему веселых песен, видела она, что горя его не исцелить ими. К Лионетте судьба была милосерднее, ее семью болезнь обошла стороной, но и она стала печальна. Ибо, хотя мать и отец ее исполнились сочувствия к осиротевшему Лионелю и готовы были принять его в своем доме как сына, он предпочел остаться при храме. Напрасно подруга уговаривала его, он был непреклонен, и с еще большим рвением принялся постигать науки. Потеря как будто обострила его способности и таланты, и он делал большие успехи; особенно Лионеля занимали лекарское дело и магия, и имел он к последнему склонность наибольшую.
Со временем стал он лучшим учеником в храме, и богиня была благосклонна к нему, но, когда пришло время принимать сан служителя Гесинды, он отказался. Лионель не был единственным, принявшим подобное решение. Многие ученики, желая продолжать обучение, вместе с тем не хотели связывать всю свою жизнь с храмом. Какие планы строил на будущее Лионель - неведомо никому, оставлял он свои мысли при себе, и все реже поверял их верной Лионетте. Ее же помыслы по-прежнему были заняты только тем, чтобы каждую минуту, каждую секунду быть рядом со своим милым другом. Маленькая Стрекоза выросла и стала красивой девушкой, парни заглядывались на нее, но никто ей не был нужен, кроме Лионеля.
- Дочка, - говорила ей мать. - Займись лучше делом. Что тебе в нем? Зачем ты мешаешь ему? Скоро он станет магом или священником, не до тебя ему.
- Нет, матушка! - отвечала Лионетта, смеясь, и серебряные монетки звенели по-прежнему легко и беззаботно, только в глазах притаилась грусть. - Я не мешаю, а помогаю ему! Он сам говорит, что ему лучше думается, когда я рядом, и книги становятся понятнее!
- Глупости! - ворчала мать. - Как он может думать, когда ты постоянно трезвонишь у него над ухом? Ведь ты не можешь помолчать и минутки! Когда-нибудь он скажет тебе: "Уходи!", и что ты тогда будешь делать?
- Как может Лионель сказать мне "уходи"? Такому не бывать никогда!
Мать Лионетты хмурилась и качала головой. Она видела, как с каждым днем сгущается тень печали на лице девушки, и догадывалась, что было тому причиной. Но не знала она, как и чем помочь дочери. Лионель, с детства преданный науке, все глубже погружался в свои книги, и взгляд его теперь редко обращался к подруге детства. Лионетта грезила о том, чтобы пройти всю жизнь рука об руку с ним, но юный ученый выбрал в спутницы жизни магию - не ее. Детская привязанность превратилась в любовь для девушки, Лионель же постепенно забывал ее во имя науки. В шестнадцать лет юноши редко задумываются о супружестве, но матери Лионетты ясно было, что он не вспомнит об этом и в двадцать, и в тридцать. Не знала она только, как поведать про то дочери. В шестнадцать лет девушки не хотят думать о плохом и всеми силами отгораживаются от него.
Вот и Лионетта старалась не замечать растущего отчуждения, и, как прежде, часто навещала друга в его крохотной келье при храме. Юноша же вовсе забыл дорогу в дом ее родителей, когда же девушка спрашивала, почему он не приходит более, он хмурился и говорил, что у него совсем нет времени. В день семнадцатилетия Лионель готовился пройти обряд инициации мага, и свеча в его комнатке горела все ночи напролет.
Теперь мать не упрекала Лионетту, будто она мешает занятиям друга. Пыталась она напомнить неразумной дочери, что еще сто лет назад маги преследовались в королевстве, ибо случалось так, что причиняли они немалый вред. В те времена считалось, что связать свою судьбу с магом - все равно что погубить себя. И если за столетие изменилось отношение к магам, сущность их оставалась прежней, и несли они в себе силы опасные и зачастую смертельные.
- Оглянись вокруг, дочка, - говорила мать. - Ты увидишь, сколько парней только и ждут твоего благосклонного взгляда! А Лионеля ты не дождешься. Смирись, такова судьба.
Но Лионетта и не думала глядеть по сторонам. И не было ей дела до молодых людей, которые были бы счастливы получить от нее хоть слово, хоть улыбку. Околдовывали без заклинаний белая атласная кожа Лионетты, и черные блестящие косы ее, и глаза ее - как два оникса. И никто теперь не называл Лионеля и Лионетту братом и сестрой, ибо не было в нем такой прелести, как в ней, и несхожи они стали. И хотя черны были волосы и глаза его, но лицо его испещряли оспины, и сумрачен был вид его.
- Забыл, верно, ты свою Стрекозу! - говорила девушка жалобно, отчаявшись услышать от друга хоть одно приветственное слово. - Не нужна она стала тебе!
- Что ты говоришь, Лионетта! - отвечал Лионель. - Как я могу забыть тебя? До самой смерти моей ты будешь оставаться тут, - и он касался своего лба, а девушка печалилась сильнее, потому что хотелось бы ей оставаться не в памяти его, а в сердце.
В положенный день прошел Лионель обряд инициации, и стал магом. Вместе со званием, получил он право заниматься целительством и проводить самостоятельные магические эксперименты, буде у него на то желание. Юноша не замедлил воспользоваться этой возможностью, и теперь был занят он еще больше, чем прежде. Множество людей приходило к нему, ибо быстро прославился он как молодой, но способный маг и лекарь. Лионетта, видя, что ускользает он от нее, отбросила советы и предостережения матери, и упросила Лионеля взять ее в помощницы. Так появилась у нее возможность проводить с ним целые дни, и была она тому весьма рада.
Шло время, и в своих изысканиях молодой маг проникал все глубже в темные и тайные глубины магии, куда не рисковали забираться и более опытные служители Гесинды. Не раз и не два предостерегали его, чтобы был он осторожен в своих опытах, ибо жестоко мог пострадать, всего лишь на несколько мгновений ослабив внимание.
- Не о чем беспокоиться, - отвечал Лионель на все советы. - Пока со мной такая помощница, я в безопасности!
Доверял он Лионетте беспредельно и во всем полагался на нее. Девушка, хотя и не сведуща была в магических науках и плохо разбиралась в травах, была зато предельно исполнительна и аккуратна, и всегда неотступно следовала всем указаниям своего наставника.
Так, в трудах и стараниях, прошли три года. Родители Лионетты все упорнее напоминали ей, что следует уже серьезно задуматься о супружестве, если не желает она остаться в девушках до старости.
- Посмотри, - говорила ей мать, - все твои подруги давно уже замужем и растят детей, а чего ждешь ты? Лионель никогда не приведет тебя к алтарю Травии, неужели не видишь ты этого?
Увы, Лионетта все еще надеялась, а потому не замечала и не привечала юношу, единственного не забывшего дорогу в дом ее отца. Был он упорен и сильно любил ее, а потому не оставлял надежду когда-нибудь взять за себя Лионетту и привести ее в свой дом. Говорят даже, что приходил он в храм Гесинды и долго беседовал с Лионелем, но о чем - то никому не ведомо, так же как и то, чем разговор окончился. Но в жизни Лионетты не изменилось ничего.
И вот однажды, затеял Лионель опыт, на который не отваживался никто и никогда. Велика была его самонадеянность, и не позвал он в помощь никого из старших магов, положившись только на себя и на свою верную помощницу. И случилось так, что заклятие превзошло его силы, и вырвалось из власти его, и произошло тогда множество разрушений. Некоторые утверждают, что решил Лионель открыть двери в другой мир, и пришло через те двери огненное чудовище, но никто не скажет наверняка, ибо никто не видел его. Известно лишь, что по вине его случился ужасный пожар, и были причинены немалые разрушения как храму Гесинды, так и множеству других домов. Был в ту ночь сильный ветер, и он разнес пламя по городу. В пожаре том погибло множество людей, а Лионель и Лионетта лишь чудом уцелели. Молодой маг почти совсем не пострадал, лишь обожгло ему руки грудь. Но незначительны были те ожоги по сравнению с ранами, что получила Лионетта. Лионель сам вынес ее из горящего храма, и была она еще жива, но не верил никто, что удастся исцелить ее, настолько страшны были увечья ее. И много слез пролила ее мать, и много дней и ночей провел у постели ее Лионель, призвав на помощь все свое искусство лекаря и мага. И после долгих трудов удалось ему исцелить Лионетту, но никто не узнал бы теперь в этой девушке прежнюю красавицу Стрекозу.
Пока молодой маг возвращал к жизни свою подругу, собрались жители города и пришли к бургомистру требовать суда над ним, ибо знали они, кто виновник случившегося в городе несчастья. Призвали Лионеля в храм Прайоса, и судили его по законам города, и признали виновным. Многие требовали смерти для него, так велика была скорбь потерявших родных и близких в пожаре. Но судьи вынесли более мягкий приговор, и велено было Лионелю покинуть город и никогда более не возвращаться под страхом смерти. Говорят, вздрогнул молодой маг, услышав эти слова, ибо дорог был ему город, где прожил он всю жизнь. Но не просил он снисхождения, умолил лишь отсрочить приговор, чтобы смог он докончить исцеление Лионетты. И было ему позволено остаться в городе до тех пор, пока не отступит смерть от девушки.
И в день, когда счел Лионель, что ничто больше не грозит ей, уложил он свои пожитки и собрался уходить, не прощаясь ни с кем. Тяжелым камнем лежала на душе его вина перед людьми, и не мог он смотреть в лицо им. Но пришла к нему Лионетта, и глядела она ему в глаза, как прежде, с любовью, и просила его взять ее с собой в изгнание. Сказала она, что не жить ей, если уйдет ее друг. Но отвечал Лионель, что и без того он принес ей много горя и несчастий, и не желает он и далее омрачать ей жизнь.
- Не нужно тебе, - сказал он, - видеть каждый день, каждый час того, кто почти погубил тебя. Омрачит это твою жизнь и сделает ее еще горшее, и возненавидишь ты меня. Для меня же это будет невыносимо. Оставайся здесь, Лионетта, с миром, и прости меня, если сможешь.
С этими словами, поцеловал Лионель Лионетту в лоб и покинул город и все, что знал и любил в нем.
Но если думал он, что своим уходом облегчит участь девушки, жестоко он ошибался.
Никто не знал, куда отправился Лионель, да и знать не хотел, и не было никаких вестей о нем. Лионетта же день ото дня печалилась все сильнее и лила слезы в одиночестве, не желая являть себя самым близким людям. Время не лечило горя ее, и настал день, когда чаша скорби переполнилась, и своей рукой Лионетта лишила себя жизни.
Обезумела от горя мать девушки, и, говорят, прокляла того, кого считала виновным, страшным проклятием.
- Пусть до самой смерти, - сказала она, - не найдешь ты покоя, и ни один дом не приютит тебя, и нигде не найдешь ты крова больше чем на одну ночь. И пусть тот, к кому потянется сердце твое, отвернется от тебя, и умрешь ты в одиночестве и горе.
А юноша, страстно желавший Лионетту в жены даже после несчастья, постигшего ее, поклялся отыскать Лионеля и отомстить ему, ибо казалось ему проклятия недостаточным. Покинул он город и отправился в странствия, и с тех пор никто из родных и друзей не видел его.
Что до Лионеля, и о его судьбе никому не ведомо, а в городе, где родился и жил он ранее, зовут его теперь Поджигателем и Навеки Проклятым.

- Так заканчивается история о Лионетте и Лионеле, - тихим бархатистым голосом произнес менестрель, мягко прикрыв ладонью струны лютни и откидывая за спину светлые вьющиеся волосы. - И не говорится о них более ни слова в песнях и сказаниях.
Обе дамы, растрогавшись, тихонько плакали и украдкой стирали с разрумянившихся щек слезинки. Трактирщик тоже, казалось, готов был расплакаться, да только удерживало его чувство собственного достоинства. Зато он, в знак признательности, предложил менестрелю еще одну кружку горячего вина.
- А за все остальное платим мы! - крикнул один из наемников и кивнул музыканту. - Присаживайся с нами, парень! Порадовал ты нас сегодня, выпей с нами, будь другом.
Его товарищи согласно зашумели, и в мгновение ока рассказчик оказался за одним столом с солдатами.
Единственным, кого оставило равнодушным повествование, был молодой человек, сидевший отдельно ото всех. Ни разу он не поднял глаз, и на лице его не промелькнуло ни тени заинтересованности или сочувствия, как будто он не слышал ни слова. Музыкант, ведя сказ, и после, сидя за кружкой пива с наемниками, время от времени бросал на него удивленно-заинтересованные взгляды. Он не привык, чтобы слушатели его оставались безучастными, тем более - к этой истории.
Наемник, пригласивший его, сыпал вопросами, не позволяя приглядеться как следует к странному человеку.
- А что, и впрямь нет более ни одной истории о том, что было с Проклятым после?
- Во всяком случае, я не слышал, - отвечал музыкант. - А я ведь знаю много сказаний.
- Неужто? И никто не знает, куда он ушел? Не знает, нашел ли его тот парень, что хотел жениться на Лионетте, и отомстил ли? Не знает, настигло ли его проклятие?
- И впрямь, удивительно, - заговорил вдруг черноволосый молодой человек, по-прежнему не поднимая глаз. Голос его звучал тихо, но услышали его все в зале. - Удивительно, что такая замечательная история не имеет продолжения. Обычно, менестрели знают все и обо всем на свете, а чего не знают - то несложно и додумать. На то и дан им поэтический дар и талант рассказчика. Потому, удивлен я, что нечего вам больше поведать о судьбе ваших героев.
- Пути магов неисповедимы, - менестрель повернулся и смерил его долгим внимательным взглядом. - Быть может, потому ничего не ведомо нам о судьбе Лионеля Поджигателя, что сгинул он давным-давно в далеких краях, среди чужих людей, и даже слухов о том до нас не дошло.
- Верно, пути магов неведомы, - кивнул молодой человек и, наконец, поднял голову. Глаза его казались необычайно большими и глубоко посаженными. - А доля изгнанника горька. Особенно, если лежит на нем тяжкое проклятье, и враг ищет его крови ... Жаль, что не знаешь ты, менестрель, окончания той истории. Очень мне хотелось бы ее послушать. Но все равно, спасибо тебе.
Он как-то тяжело и неловко поднялся, и медленно, словно старик, пошел к лестнице на второй этаж. Проходя мимо музыканта, положил перед ним на столешницу монету. Тот глянул и обомлел: на грубых досках мерцал нежным светом золотой с вычеканенным на нем королевским профилем.
Наемники переглянулись.
- Господин! - крикнул вслед молодому человеку музыкант. - Вы, должно быть, ошиблись!
Но тот только рукой махнул.

Под утро метель затихла. Снегу навалило почти по пояс, и, чтобы открыть дверь, хозяину трактира пришлось изрядно попыхтеть. Страшно было и подумать о том, чтобы пуститься в путь по заметенным дорогам, да еще в час, когда все живое отдыхало после пережитого безумства ночи, но постояльцы не собирались задерживаться под гостеприимным кровом надолго. Во всяком случае, не все.
Еще не рассвело, когда на дорогу вышел менестрель. Он благодарственно попрощался с хозяином, и шагнул из теплой залы в ледяную черноту зимнего утра. Он был пеш, из поклажи имел только тощую суму через плечо и лютню под плащом.
Идти по свеженаметенному снегу было тяжко. Менестрель ушел совсем недалеко, лишь завернул за первый поворот, когда путь ему заступила чья-то темная фигура. Он отпрянул - привык, что на дороге всякие люди встречаются, а оружия с собой он не носил. Но он услышал: "Не бойся", и узнал по тихому спокойному голосу черноволосого молодого человека из таверны.
- Испугал я тебя? Извини. Я не хотел.
- Добрые люди не прячутся в темноте по обочинам дорог, - только и сказал менестрель.
- Ты прав, я не добрый человек, - по голосу можно было бы сказать, что молодой человек чуть улыбнулся, но утверждать музыкант не стал бы - слишком уж темно. - Но все же, ничего плохого не замышлял. Хотел лишь спросить тебя. Не возражаешь?
- Отчего же? Спрашивайте.
- Тогда, если ты не против, я некоторое время обременю тебя своей компанией? Так уж сложилось, что путь мой лежит в ту же сторону, что и твой.
Менестрель пожал плечами. Мол, пойдем, как я могу запретить. А захочешь убить или ограбить - и брать-то с меня нечего.
- Не бойся, - повторил молодой человек, словно прочитав его мысли.
Некоторое время они шли молча, с трудом выдирая ноги из рыхлого снега.
- Как тебя зовут, музыкант?
- Арьель. А вас, господин?
- Лениоль. Я целитель, если тебя это интересует.
- Тот господин, что остался в таверне, тоже целитель, - слегка удивился менестрель. - Он говорил о служении Перайне. Вы не вместе?
- А что в этом странного? Целители не обязаны ходить с компаньонами.
- И то верно.
Они снова замолчали. Темнота понемногу рассеивалась, перетекая в призрачные сумерки.
- Господин? Что вы хотели спросить?
- История, что ты рассказывал ночью... Ты выдумал ее сам или слышал где-то?
- Это все произошло на самом деле, и не так давно. Всего-то лет пять и прошло. В городе, где жили Лионель и Лионетта, до сих пор про это рассказывают. Там я и слышал...
- Выходит - ни слова против истины? - голос черноволосого целителя звучал на сей раз чуточку напряженно. - Все как есть?
- Возможно, кто-то что-то приукрасил, - пожал плечами менестрель, сделав вид, что ничего не заметил. - Знаете, как это бывает, когда передают из уст в уста.
- Но про самоубийство-то девушки не стали бы привирать, как думаешь? И насчет проклятия?
- Девушка и впрямь убила себя. Это не выдумка. Что до проклятия... Кто может сказать наверняка?
- Тот, кто проклинал. Но скажи мне, - целитель остановился, развернулся, вдруг схватил музыканта двумя руками за ворот. Его лицо, изрытое оспинами, казалось белым, как творог. - Ты отвечаешь за свои слова? Насчет смерти Лионетты?..
- Вы что, господин? - испугался Арьель. Даже в сумерках, взгляд черных глаз обжег изнутри его душу. Такая неожиданная сила проснулась в них... - Вот уже пять лет, как влюбленные пары приходят на могилу Лионетты, чтобы просить у нее благословения своей любви. Это истинная правда. Я сам видел цветы на Колесе Борона.
- Значит, они сделали из нее мученицу... - проговорил Лениоль, не спеша отпускать собеседника. - Сложили легенду. А изгнанного мага нарекли Навеки Проклятым. Поджигателем. Вот как.
- Позвольте спросить, господин... Вы знали их? Лионеля и Лионетту?
- Знал. Когда-то давно... До того, как он ушел в дальние страны, а она умерла. Почему и спрашиваю... А известно тебе, музыкант, что было Лионелю видение? Уже после того, как он покинул город?
- Нет...
- Оно и понятно. Откуда бы... - губы целителя сложились в кривоватую усмешку. - Так слушай меня, музыкант.

Долгое время находился Лионель в пути, и ушел он уже на много лиг от родного города. Ночевал, где придется, часто - под открытым небом, и не был сон его спокоен, а временами и вовсе отступал. Ибо тяжело было у изгнанника на душе, и много думал он о случившемся, и о том, правильно ли поступил он, покинув девушку. Не находил он ответов на свои вопросы, и не к кому было обратиться ему, чтобы разрешить сомнения.
И вот однажды, в одну из таких мучительных ночей, снизошел на него то ли сон, то ли видение. Явилась ему женщина с лицом, бледным и осунувшимся от горестей, залитым слезами, и узнал он в ней мать Лионетты. Заходилась она рыданиями и сквозь них выдавливала проклятия и поношения. Страх охватил Лионеля, и с вскриком очнулся он. Долго размышлял он, что значило это видение, но так и не понял. Но не посмел он вернуться назад, чтобы узнать... Хотя годами не отпускало оно его, и вспоминал он рыдающую женщину каждый день, каждый час.

Странно спокойным голосом произнес все это Лениоль, а взгляд его, устремленный на что-то, видимое только ему, стал пустым, и огонь ушел из него. Музыкант, дождавшись, пока он замолкнет, и поняв, что продолжения не последует, кашлянул.
- Так, выходит, было проклятие, господин?..
- Выходит, было... - молодой человек вздохнул, отпустил собеседника и наклонил голову, пряча лицо. И стал вновь ничем ни привлекающим к себе внимание путником в простой одежде, каких много бродит по дорогам. - Можешь включить это в свой рассказ. Ну, конечно, ввернешь туда пару оборотов поцветастее, чтобы слушать интересно было.
- А стоит ли вообще рассказывать эту историю?.. - спросил вдруг Арьель. - Тем более, что не завершена она пока, и только боги знают, как суждено ей окончиться.
Целитель покачал головой и тихо проговорил:
- Думаю, не только боги... "И пусть тот, к кому потянется сердце твое, отвернется от тебя, и умрешь ты в одиночестве и горе..." Большую силу имеет проклятие, брошенное в минуту отчаяния.
- Но его можно снять. Кому, как не магу, знать это?
- Маги не накладывают проклятий и не снимают их. Это не в их власти, музыкант.
- Есть знающие женщины...
- Не встречал ни одной. Может быть, ты знаешь? - едва заметная недоверчивая усмешка, затронувшая только губы - глаза целитель снова прятал.
- Может быть, и знаю. Если вам все равно, куда идти, господин...
Света было уже достаточно, чтобы Арьель смог рассмотреть, наконец, лицо своего собеседника. Не красавец: оспины, да к тому же одна черная бровь немного выше другой, и левый глаз прищурен чуть сильнее, чем правый (хотя и трудно было это заметить, при его манере смотреть во время разговора собеседнику под ноги или в сторону, но не в глаза). Но лицо выразительное, хотя и застыла на нем нарочитая маска равнодушия и безразличия. Маска, очень хорошо и точно подогнанная... Выработанная, должно быть, годами. Впечатление маски усиливали густо подведенные углем - на южный манер - нижние веки. Арьель отметил, что именно из-за этого глаза целителя казались необычайно большими и запавшими.
- Кроме того, - продолжал музыкант поспешно, видя, что Лениоль молчит. - Небезопасно сейчас в одиночку на тракте. Особенно тому, кто разбрасывается в тавернах золотыми монетами на глазах у наемников.
- Об этом беспокоиться не стоит, - снова улыбка, быстрая и бледная, как проблеск солнца ноябрьским днем. - Они не опасны. Во всяком случае, не для меня. Но все равно, спасибо.
Арьель подумал, что он преувеличивает свои способности. Большой силой он едва ли отличался - при своей-то худощавости и невысоком росте, - да и оружия, как видно, не носил. Хотя, если закравшиеся в душу подозрения соответствуют истине - а, скорее всего, так и есть...
- Но со знающей женщиной я познакомился бы с удовольствием, - добавил целитель. - Поскольку знания наши несовершенны, и не стоит упускать шанс пополнить их. Как говорили мудрецы, ничто не должно стоять на пути к совершенству.
- Тогда пойдемте, господин. Вперед, к совершенству.
- Пойдем, музыкант. Только не называй меня господином. Разве я похож на господина?.. - Лениоль развел руки, демонстрируя свои порядком потрепанные одежды. - По-моему, нисколько. А чтобы не ломать язык над моим именем - тем более, я тебе скажу по секрету, он не совсем мое, - называй меня просто Нэль. Это имя намного ближе... к истинному.
- Хорошо, госпо... то есть, друг Нэль! Могу я называть тебя другом?
- Конечно... друг Арьель.

следующая глава »